Злое добро или доброе зло (3)

Русский философ-эмигрант Бердяев, например, считал, что вступление в культуру огромных человеческих масс, демократизация, происходящие в очень широких масштабах, приводят к ее кризису[1]. Но, оставаясь тайной для большинства, ни культура, ни религия никогда не смогут стать реально осязаемыми в жизни, т.е. воплощенными. Они останутся способом подчинения безропотных масс маленькой элитарной группе и породят стремление к тоталитаризму – насильственному навязыванию «истины», чуждой всем. Это и есть универсализм.

Индивидуальное или групповое сознание управляющего меньшинства в таких условиях плодит утопию для масс – например, идею загробного мира и счастья после смерти в возвращении к Богу. Расплатой за такой разрыв с миром является отторжение материального творения Бога, вне которого сам замысел остается пустой идеей. Долго пребывание общества  в таком состоянии продолжаться не может. Земная жизнь заявляет свои права, будучи неотъемлемым элементом гармоничного творения Бога. Отказ от материального мира порождает экологический кризис – следствие невнимания человека к всеобщности божественного замысла под предлогом сомнительной идеи ненависти к грехопадению. Так самоуничтожается общность, активировавшая цели собственного выживания за счет других вместо гармоничного творения жизни.

Именно поэтому христианская идея неземного, загробного рая, отторгавшая мир во имя скорого пришествия спасителя и господствовавшая некоторое время в той же Европе, сменилась эпохой Возрождения, когда культ страдания на Земле во имя воскресения в небытии и ожидание загробного блаженства сменились реабилитацией земного человека. Даже если телу человеческому долгое время не уделять внимания, то оно заболевает, т.к. лишается смысла его существование, дух отрывается в абстрактные путешествия. Что же говорить о планете?  Однако сам экологический кризис не всегда является достаточным основанием для поворота рек вспять. Он всего лишь взывает к возвращению божественного образа жизни, а не возвеличиванию самости.

В-третьих, религия сегодня все еще (! вопреки здравому смыслу) претендует на монополию истины. Если есть неравенство людей (которое религия не стремится преодолевать, а наоборот, культивирует его), то в таких условиях  предполагается, что право на истину остается не за всеми, а за немногими - избранными. Но, как говорится, «взявший в руки меч (добавлю меч разделения), от меча и погибнет».

Разве может Истина устанавливаться кем-то монопольно? Кем-то за счет кого-то? Божественная Истина целостна и неделима на чью-то, свою и чужую, она дана для всех сразу. Она емкая и определилась такой самим актом Творения. И дана она была самим Богом. И не только в писании, а в самой жизни, в примерах живых творений, их взаимосвязи и самовоспроизводстве гармонии. Это очевидно и сейчас: природа воспроизводит самое себя, а   Бог не меняет законов мироздания.

Только Истина, предназначенная Богом для всех сразу, может быть совершенной и абсолютной. Человечество – единый  и взаимосвязанный организм, жизнь которого частностями не определяется, даже если человеческое сообщество (современное, например) этого пока не осознает. Поэтому у Истины и нет противопоставлений. Она отвечает за согласие. Но не в форме догмата или универсальных общечеловеческих ценностей, а в виде живого самобытного и согласованного  познания.

В Пра-время познание тоже было. И чья-то индивидуальная мысль, инициатива временно «нарушала» сложившееся равновесие мнений. Появлялась часть людей,  вопросы которых вскрывали новый аспект жизни, искали новых ответов. Прежняя истина удовлетворяла уже не всех, она требовала прояснения, развития – раскрытия своей  глубины и нового качества (грани) гармонии. Так каждый человек, группа, будучи относительно самостоятельными и самодостаточными, могли выверять гармонию новыми импульсами творчества, не давая застыть и остановиться жизни, не давая обществу костенеть. Поэтому любая часть человеческого сообщества, любая  индивидуальность не могли быть отвергнутыми. Появление другого мнения – есть симптом для развития.

Но, вместе с тем, ни иное мнение само по себе, ни большинство, ни меньшинство, взятые в отдельности, не составляли главного содержания истины. Истина – в согласии и объединении всех. Не части против целого, не одной группы против другой, а всех вместе во всем многообразии мнений и индивидуальной самобытности. Поэтому мнение даже всего общества, не учитывающее мнение несогласных единиц, тоже не истина в последней инстанции. Гармоничное общество форматирует индивидуальный импульс в коллективное достояние, масштабирует каждую новую инициативу, вплетая ее в общий интерес, делая важным и полезным для всех, выверяя достоинство индивидуальной мысли общественной пользой делу Гармонии и божественному замыслу. Общество приземляет индивидуальные идеи для их воплощения в реальность как раз той самой всеобщностью.

Индивидуальная мысль, раскрывающая новый аспект бытия, возвышает общество до нового познания. Она выносится в дар людям для того, чтобы каждый мог ощутить и осмыслить ее пользу для себя и для всех. Не в конкуренции, а в сотрудничестве. Не в рекламной тайне или частной коллекции, а во всеобщем достоянии.  Иначе нет всеобщего смысла в воплощении, всеобщего смысла жизни.

В единстве и часть, и целое постоянно обновляют жизнь новым пониманием совершенства. Сегодня мы называем такое состояние динамическим равновесием. Оно воспроизводилось каждым новым поколением. «Национальная культура творится из поколение в поколение» - писал И.Ильин. Истина выверяется сознанием каждого поколения людей заново. Заповеди Бога существуют как принцип, которому нужно соответствовать, но раскрывать его содержание можно и нужно живым познанием мира и приращением жизни.

Поэтому в Пра-время  не было и не могло быть противостояния между частью и общим, индивидуальностью и коллективизмом, которое нам пытаются навязать уже не одно столетие в качестве догмата. Замысел и акт Творения изначально заложили принцип развития всем вместе – в гармонии общего и частного, исходя из равенства начал. Равенство начал – не догмат. Это принцип жизни, который каждый открывает сам, индивидуально приумножая богатство жизни для всех.

В-четвертых, претензии религии на монополию истины там, где ее по определению нет и не может быть, порождают религиозный экстремизм и воинственность, основу современного терроризма. В любом его проявлении лежит мировоззренческий догмат упорядочения мира насилием по образу ложного бога. Поэтому религия – мать современного терроризма и тоталитаризма. Патриархальное устройство мира – их отец.

Посмотрите, как воинственна бывает религия или какая-либо конфессия? Война, воинственность, агрессия, конфликтность – это все признаки беспомощности в вопросах завышенных претензий на свою правоту. Так воинственны секты, мнящие правыми только себя. Обидно, когда на эти позиции встает православие. Воюет только полуправда. Насилие – это крик беспомощности. 

Монопольное господство требует для поддержания своего искусственно созданного порядка привлечения все новых и новых сил, порождая явление тоталитаризма. И только естественная гармония способна к самовоспроизводству. Как только мы слышим, что при разрешении конфликта была применена сила, значит, истиной там и не пахнет. Но если Гармония означает  предначертание Бога, то она всеобща и имеет смысл постольку, поскольку она дает простор самобытному развитию каждой отдельной части.

Но посмотрите на борьбу религиозных конфессий за право на истину. Практически каждая из них претендует на свою точку опоры, чтобы по-архимедовски перевернуть мир:

«"Вера в Божественность распятого при Понтийском Пилате Назарянина, Который учил, что на земле все неверно и все неважно, все недолговечно, а действительность и вековечность настанут после гибели земли и всего живущего на ней - вот та осязательно-мистическая точка опоры, на которой вращался и вращается до сих пор исполинский рычаг христианской проповеди", - говорил религиозный философ  Константин Леонтьев.

Его «железная рукавица» религии была самой всемирной силой порядка. Однако вечная гармония господством не устанавливается, а если ее подобие установлено силой, господством одной или части энергий, то его (подобие) приходится поддерживать нарастанием силы по тех пор, пока одна сила не сменит в борьбе другую. В  равновесном мире, сотворенном Богом, гармония не только уравновешивает анти-полюса, но и стремится к возвращению в исходное, изначальное состояние, предназначенное идеей Бога. Почему? Потому что у гармонии нет альтернативы. Ей нечему противостоять. Она – для всех сразу. Так всеобщностью и вечностью жизни  выверяются недолговечные конструкции псевдо-смыслов, в том числе тленные результаты человеческой деятельности. Так Пра-временем и вечностью жизни выверяется срок оккультной религии на Земле.

Проявляя агрессивность и воинственность, религия активирует в себе и в верующих негативные энергии. Выдавая их за истину, религия воюет сама с собой. Пример подает Андрей Кураев[2].

Воинственность и агрессивность религии – следствие ее претензий на монопольное владение истиной, следствие ее страха вынести свои постулаты на всеобщее обсуждение. Страха перед Истиной.  Поэтому воинственна и агрессивна всегда только полу-правда, а, точнее, отсутствие правды. Истина же растворяет агрессию, потому что не требует для своего признания применения силы.

Воинственность религии и веры больше всего ощущается именно в мировоззренческой сфере, в которой любое инакомыслие почти мгновенно объявляется сектантством.

Интересны в этом отношении разсуждения главного редактора журнала «Фома» Владимира Легойды[3] 



[1] Бердяев Н.А. Духовное состояние современного мира. М., 1994. - С. 492.

[2] Журнал «Фома»,  № 11 (44), декабрь 2006, «Право быть с Богом на Ты», стр. 16-17: «Сегодня же нас пытаются сделать этакими интеллектуальными импотентами. Потому что если человек не будет давать оценки и вести дискуссии, это будет означать ампутацию его мысли. Ведь любая мысль, в конце концов, проводит различия, фиксирует их, пробует их аргументировать. Поэтому нынешние призывы к политкорректности, это на самом деле – призывы к безсмыслию.» 

По-моему же, проводит различия, прежде всего, аналитическая, т.е. разделяющая, разрушающая  мысль. Но есть и созидающая  мысль, направленная на поиск согласования идей и взглядов. Причем не в ущерб, а в подтверждение целостности и единства мира, в котором у людей больше общего, чем различий. На мой взгляд, вывод  А.Кураева  неуместно категоричен и однополярен. Но проблема не столько в нем. Религия и вера изначально исходят из разделения мира на добро и зло, лучшее и худшее. Религии самоидентифицируются именно своим «отстоянием» не только от единого мира, но и приверженностью одному из его условных полюсов, принимая свой собственный выбор добра за эксклюзив. Зло (грех, ошибку, промах) они просто ненавидят (хотя любят грешника). Эдакое мягко стелющееся человеколюбие с жесткой подстилкой ненависти.

Поэтому христианство в своем экстремизме ведет себя, порой, именно как секта (с которой, кстати, оно само начиналось), не видя собственной однополярности, в каждом вопросе разрывая мир пополам и объявляя сектантами других.

Нет греха, нет зла, нет и ошибки, есть просто одно из человеческих проявлений, для которого пока не нашлось достойного места в гармонии бытия . Есть выправившаяся из общего единства энергия, разнуздавшаяся от невнимания к ней, от того, что не осмысливается ее предназначение в пределах гармонии, в том числе и по причине ненависти к ней, которые отдаляют нас от понимания сути совершаемых человеком ошибок, от ощущения  истины.

[3] Журнал «Фома»,  № 11 (43), ноябрь 2006, «Ярость равнодушия», стр. 11: «…толерантное отношение к религии в современном мире исключает диалог о ценностях как таковой. Как только вы начинаете говорить что-то об истинности (упаси Боже, об абсолютной истинности!) своих ценностей, вас тут же записывают в категорию «нетерпимых», осмелившихся покуситься на святое.  Если это происходит, толерантность обращается в  свою противоположность.

Всю неправду подобной «терпимости» почти сто лет назад точнейшим образом обозначил блистательный Честертон: «Теперь считают, что узко или хотя бы невежливо нападать на чью-то веру или  нравственную систему. Само это мнение грешит узостью. Разница во взглядах на парламент важна; разница во взглядах на мир почему-то безразлична. Мы вправе спорить с человеком, который в другой партии, и не вправе спорить с тем, кто в другом мироздании. Поистине, это узко… От веры нельзя отмахнуться, ибо она включает все на свете». Вот это «все на свете» - и не может позволить религии современная толерантная  система воззрений. Хотя граница допустимого весьма проста: я имею право думать и верить как хочу; я могу пытаться переубедить вас, если вы думаете по-другому. Но все мои права остаются в поле словесных убеждений. Я не имею никакого права заставлять вас изменить своим убеждениям – только в этой, практической плоскости разговор о терпимости  обретает смысл и позитивное содержание. Если же толерантность трактуется как «я так думаю, а вы – совсем иначе, ну и славно» (что чаще всего и происходит), то для такой терпимости есть другое, правильное название – безразличие.  Такая толерантность потому  и обращается в нетерпимость, что в  основании ее лежит безразличие -  к идее, к человеку, к Богу.

Можем ли мы в таком случае говорить, что отношения людей радикально изменились в эпоху толерантности? Увы, нет.  Парадоксально (или закономерно) - именно безразличие, лежащее в основе современной толерантности, выступает основанием для нетерпимости – то есть того, с чем толерантность призвана бороться.  Лучше Честертона опять же не скажешь: «нетерпимость… - это гнев тех,  у кого нет убеждений; ярость равнодушия. Так противятся определенным идеям те, чьи идеи определить нельзя. Массовые  преследования вели не убежденные люди – убежденных людей  для этого слишком мало. Их вели люди безразличные.». Иными словами, раньше ярость безразличия  толкала своих адептов на преследования и убийства, сегодня она заставляет их плевать на людей и их убеждения.»

Нет, уважаемый Владимир Легойда, предлагаю Вам другой взгляд на этот вопрос. Во-первых, толерантность сама по себе призвана не «бороться», а именно растворять агрессию разных групп, а, по большому, счету, искать согласия, признавая за каждым человеком равное право иметь  свои взгляды и убеждения. Во-вторых, если в толерантности видеть хоть каплю смысла, то истина, которую она несет, не может быть нетерпимой по определению. Истина гармонизирует  и при этом никогда не бывает безразличной. Она внимательна «ко всему на свете» и поэтом емка и всеобща. Как только мы начинаем разделять и судить, мы уже не можем любить, мы поляризуемся.

Нетерпимость – это грех как раз завышенных убеждений, а никак не безразличия.

Не надо абсолютизировать безразличие, доводя его до абсурда. Это удобный прием вывернуть наизнанку любую мысль. Есть безразличие, как пассивность, индиферентность, апатия, мертвость. Все равно кого убивать важно не безразличному человеку, а рабу, у которого человеческое начало подавлено или выключено и подменено инстинктом страха. Но есть и без-различие, как стремление видеть мир единым, а не раздирать его на враждующие полюса (мне безразлично черный ты или белый, ты, прежде всего, человек). Такое безразличие по определению не может быть агрессивным, потому что оно не различает, а объединяет, стремится к целостному восприятию мира, а потому не действует насилием.  Насилие – это способ нарушения, а не восстановления гармонии мира. Просто такое без-различие – всегда являет нам ОДНУ сторону вопроса. Другая заключается в индивидуальной неповторимости людей. Так  не надо абсолютизировать половину. Мы и так уже погрязли в полу-истинах, выдаваемых за абсолют. Абсолют – это единство противоположностей и их гармоничное равновесие. 

В толерантности можно увидеть не только безразличие - бездействие типа «ну и славно». Вы называете это невниманием к людям. Завышенные убеждения проявляют агрессию и экспансию, им невыносима толерантность. Но для донесения своей позиции до другого человека агрессии или насилия мало, надо бы сначала явить любовь, уважение и потенциальное стремление найти общее сходство. Для того, чтобы тебя услышали, нужна доброта.

Поэтому нетерпимость – это как раз гнев убеждений, чьи аргументы исчерпаны в своей однополярности, линейности. И налицо попытка силой убедить другого изменить  свои убеждения.  Гнев – это крик беспомощности, крик от отсутствия доброты, но не безразличия. Безразличие не может перерасти в нетерпимость.

Могу возразить и Честертону: противятся иным идеям как раз люди с убеждениями, чье мировоззрение стало настолько догматично, что физически ему больно даже допустить или вместить иной взгляд на мир, непротиворечиво соединить разные взгляды. Для таких есть только два мнения – свое и неправильное. Эта одержимость адептов зомбирует массы и направляет пассивных исполнителей на удовлетворение собственных амбиций.

Это и есть признаки сектантства – нетерпимость, насилие и подчинение страху, исходящему от адепта. Толерантность здесь ни при чем.

Новости из будущего

Россиянами придумана  живая  "машина времени", благодаря которой каждый может не только увидеть, но и моделировать свое будущее и будущее своей страны.

 

Персоной нон-грата должен стать грузинский лидер

Не понимаю, почему до сих пор нашими дипломатами "человек, похожий на Саакашвили" не объявлен персоной нон-грата?

Нужен ли России Министр культуры, целующий ручку патриарху?

На днях по телевизору видел министра культуры Авдеева на каком-то православном мероприятии. Честно сказать - покоробило

Давайте сверим цены

По предложению одного из читателей сайта, считаем возможным попробовать самим отслеживать цены на продукты питания и индекс инфляции в Москве. Зачем? Для того, чтобы сравнить с официальными данными.