2. Научная философия как исток культуры

Еще недавно, когда религия в России не переживала своего ренессанса, истоком культуры чтилась философия. На нее возлагалось определение смысловых ориентиров, духовного наследия эпох. До революции 1917 года это была, как правило, религиозная философия, после октября 1917-ого – атеистическая.

И хотя, наши религиозные философы выводили ответы на «вечные» вопросы бытия из религиозных догматов (смысл философских учений все-таки всегда зависит от вызывающих их к жизни социальных условий), тем не менее, принципиальные отличия  западной и русской философских школ есть.

Так, если в Европе господствует представление о человеке, как о вторичном, производном явлении, а отсюда – неизбежном подчинении  его законам мирового целого, довлеющего над личностью, признании естественности и необходимости зависимого положения человека в социальной иерархии, то в русской философии человек – это особый элемент несовершенного, распавшегося бытия, причем тот элемент, в котором с наибольшей полнотой все еще сохраняется содержание идеального всеединства. Это как бы последний оплот былого всеединства, опора и надежда осмысленности и возвращения связности бытия. Только человек и способен еще спасти земной мир от окончательного распада.

Поэтому российская философская концепция всеединства включала представление об идеальном состоянии человечества до грехопадения, как исходный пункт (к слову сказать, именно потому, что Россия до последнего сохраняла божественный образ жизни и не предавала его, она ментально помнит о Пра-времени, его гармонии и целостности. Помнит и о причинах распада – адамовом расщеплении бытия. Помнит, но не несет и не может нести одна ответственность за весь мир. Как ни навязчив образ непротивления, якобы являющийся «национальным русским подвигом»,  «подлинным религиозным открытием новокрещеного русского народа»[1], не рабским духом жива Россия).

Только за счет сохранения связанности отдельных явлений в мировое целое с единым замыслом у нас определяется смысл явления, смысл жизни и ее непреходящее значение. Так, Владимир Соловьев рассматривал исходную совершенную форму идеального всеединства как трансцендентную основу основой и целью развития. Это и есть божественное бытие, это и есть Бог, смысл которого только в ограниченной, несовершенной форме выражают все исторические религии и конфессии. Понимание человека как единственной силы, ведущей мир к состоянию идеального всеединства, составляет смысл соловьевской идеи Богочеловечества.

Последователи Соловьева (Н. Бердяев, С. Франк, И. Ильин, Л. Карсавин), будучи погруженными в религиозную христианскую систему ценностей, при всей разности их взглядов, четко придерживались понимания необходимости БОРЬБЫ, которую должен вести человек в мире за достижение всеединства человека и Бога. Другого способа они не видели. И это – результат поляризации религиозного мышления. Эти философы  стали проводниками на Руси идеи принятия страной и каждым человеком мировой  вины за привнесение зла, проводниками идеи войны, якобы освященной богом. Только Бог НИКОГДА НЕ ПОСЫЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА УБИВАТЬ ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА! Посылает сам человек, прикрывшийся именем бога.  

Я поняла бы их, если бы речь шла о подключении к осмыслению ошибки человечества всеобщего духовного потенциала. Поняла бы, если бы речь шла о том, что Россия, в отличие от других стран, позже всех вступила на путь  т.н. цивилизации и потому сохранила целостность сознания. Именно этим наша страна только и способна помочь миру в осмыслении греха. Но нам навязывают иную интерпретацию – принятие на себя греха мира, взваливание ответственности за него, по сути, заклание России, жертвоприношение страны: «Христа ради остависта тленную славу земную. – Царство земное возненавидевше и чистоту возлюбивше и неправедное убийство претерпевше, никакоже противяшеся заколяющему вы брату"... «Заколена нескверному агнцу, пожранному нас ради Спасу душам нашим». Да только не расплачиваются телом за душу. А душу вообще не выторговывают.

Да и «добро с кулаками» не совершенствует мира. Убивая больное тело, не исправляешь кривую мысль, поразившую тело болезнью, вот в чем проблема. И принятие на себя личной или мировой вины за ущерб, нанесенный миру, не питает душу и не созидает. Хотя, например, Ильин полагал, что осознание вины должно вести к решимости всегда и везде выступать активным противником зла. Причем в борьбе со злом человек может и должен использовать все возможные средства вплоть до самых радикальных, включая убийство злодея. Тогда почему бы Ильину не оправдать и красный террор? Однако и это оправдание не может быть фундаментом счастливого будущего. Нам это показала советская действительность.

Еще более парадоксальны выводы Карсавина. Смысл нашей вины в том, что мы своими неправедными поступками вносим невосполнимые «дефекты» в бытие. Преображение мира – это устранение накопившихся «дефектов», поэтому необходимо компенсировать каждое неправедное деяние отрицанием своей свободной неправедности. Это означает жертвование себя миру и всем людям, добровольное избрание пути, на котором человека ждут страдания и смерть, но на котором именно через свободное избрание страдания и смерти преодолевается непреклонность и абсолютность негативных характеристик бытия и они превращаются в нечто вторичное и незначительное по отношению к подлинной абсолютности человеческой свободы и человеческого творчества. Символом и высшим примером такого жертвования себя миру и людям выступает Иисус Христос.

Но преображение и возрождение  мира не достигаются отрицанием. Это все равно, что возненавидеть мир. Но как ни болен мир, все же он – творение Бога. Просто надо вспомнить, что довел его до болезни сам человек. Отторгать свое же производное – не просто неразумно для человека, а безответственно. Именно к такой безответственности, я бы даже сказала, наглой безответственности, призывают нас те, кто ожидает апокалипсиса, ввергая этим Землю в катастрофу, отрекаясь от Бога. А, впуская в себя ненависть, как главный мотив преобразований, новую жизнь не создашь, не отсидишься у Христа за пазухой. Родился на земле – отвечай за жизнь, сотворенную Отцом.

Кроме того, если уж на то пошло, то неправедные деяния не надо компенсировать, их надо не совершать. Мы же молчаливо соглашаемся с привнесением зла в этот мир, порой, возводя ответственность за его присутствие в нашей жизнь на попустительство от Бога. Но мы забываем, что его источник – ошибка человека. Вне этого осознания мы либо будем пассивно уповать на Бога или продолжать бороться со следствиями, не затрагивая причин – искажения мысли человека и творимых им образов. Нам надо менять «точку сборки»  сознания, возвращаться к первоистокам. Потому что исправить причину – значит вернуть целостность сознанию. А следствия – это  всего лишь отображения замысла. Не было бы метаний духа при удалении от истока (метания духа – и есть симптом удаления от истока), не было бы и полярных следствий. Да и какие метания духа в истоке могут быть, если равновесие начал держится любовью? Любовь не  разделяет, а соединяет и потому творит жизнь. Но нас постоянно отодвигают от целостного истока и погружают в дихотомию. Дихотомичная же философия не может быть истоком культуры.

Судя по наследию, оставленному нашими религиозными  философами, абсолют свободы выбора для них, действительно, был камнем преткновения, от которого и хотелось бы отказаться, навешав всех собак за распадение мира,  и без которого не мыслилось совершенство. Это тоже были своеобразные, по сути, мнимые метания духа. Почему? Потому что:

-чувство вины, привнесенное, внедряемое в сознание человека извне, практически «не работает», а потому всегда производится силой. А сила не открывает со-знания и не создает гармонии. Душа не говорит на языке силы. А распад мира – проблема, прежде всего, духовная, а затем уже материальная (материализованная);

-даже внутренне осознанное абстрактное чувство вины якобы всех еще не создает потенциала всеобщности. Да, мир взаимосвязан и поэтому всеобщая ответственность за него присутствует  у всех и каждого. Но всеобщность предполагает индивидуальную осознанность и полноценность, а не объединение всех силой образа греха. Поэтому начинать надо с самоответственности личности, всеобщей для каждого в качестве принципа. Переводить стрелки с одного на всех сразу и сверху, минуя этап самоответственности, значит формировать толпу, зомбируемую морализаторством. Это давление на умы, вопрошание к совести со стороны иерархов к народу имеет целью только обеспечение послушания масс, оборотной стороной которого становится иждивенчество.

Никто не может прожить чужую жизнь. Но осмысливать частный опыт во всеобщем масштабе можно и нужно, хотя для этого нет необходимости одевать на всех сверху колпак боли и страдания. Учиться можно и чужих ошибках, не ошибаясь самому. Словом, для того, чтобы исцелить больного, здоровому не обязательно становится больным самому. Но он может приумножить силы больного своим здоровьем. Только здоровый или исцелившийся сам могут исцелять больных, а не больные друг друга. А вожди на вершине пирамиды и толпа у ее подножия – одинаково полярно больны.

Только того можно вылечить, кто сам стремится быть здоровым. Только тот способен к лечобе, кто не погружается в болезнь расщепления, а исЦЕЛяет ЦЕЛОСТНОстью, возвращает сначала себе, а потом потому и больному ЦЕЛЬ, по сути, вдохновляет утраченным предназначением. Это, кстати, тоже один из философских вопросов культуры – надо ли погружаться в грех, чтобы очиститься? Иными словами, а нужен ли катарсис? До сих пор ответ на этот вопрос в культуре положительный. Вот его я и ставлю под сомнение. Всеобщая взаимосвязь самодостаточных людей, ведущих осознанный образ жизни, и послушное общество, управляемое транслируемыми образами героизма и долга – вещи разные. Исцеляя себя, можно исцелить мир. Своим примером, результатом. Заставляя всех следовать  только твоим путем, можно обречь всех на болезнь;

-свобода, как я уже говорила, становится причиной болезни, т.е. саморазрушения, только в случае признания ее абсолютной истиной, что не соответствует замыслу СО-творения. Поэтому и в творчестве абсолюта свободы нет. Но есть осознанность всеобщего замысла творения. Мир создавался не произволом (и не силой, повторюсь), а включал в себя потенциальное стремление к всеединству. Значит, и предназначение у творчества есть. И оно состоит не в абсолютном и свободном САМОвыражении, а в стремлении реализоваться самому, индивидуально, но  «НА РАДОСТЬ ВСЕМ».

Получается, на мой взгляд, довольно интересная вещь. До определенного времени Россия не имела собственной философской школы, а ее  появление связывают с развитием образования, в том числе Санкт-петербургским императорским университетом, который, в отличие от многих других, придерживался западной школы мышления. Восприняв ее, наши мыслители так и не смогли  вывести всеобщей полноценной философии. Идея всеединства осталась в ней чем-то подсознательным.

В то же время, там, где, вопреки насаждавшимся западным образам, шло формирование самобытного российского мировоззрения, там и были явлены наиболее глубокие и гармоничные мысли. И в этом ключе особое место принадлежит народникам и славянофилам.

Не хочу повторять расхожих оценок их наследия, но вижу одно радикальное отличие их учений. Не всегда оно выделяется, не совсем еще осмыслено, потому что представлено было косвенно, латентно. Речь идет о проблеме взаимоотношений Человека и Природы, которую славянофилы, среди прочего, поставили в центр внимания.

Таков, например, Данилевский Н.Я., который считал, что не имеет оправдания теория однонаправленного исторического развития  и отрицал Европу, как идеальный образец культуры, отрицал гегелевскую шкалу.

Культуры разных народов, в том числе и России, САМОЦЕННЫ, считал он. Поэтому мировая культура не представляет собой «единый ряд национальных культур», принимающая в будущем во имя общечеловеческого (существенного и свободного) «жертву своих народных начал (случайных и ограниченных) от всех варварских народов».

Но, несмотря на то, что Данилевский важное место отводил понятиям гармонии, согласованной целостности и красоты мира, а за Вселенной закрепляя принцип разумности божественной обусловленности, он противопоставлял гармонию хаосу, «бессмысленному скоплению случайностей», значит, подводил свою теорию к дихотомичной системе координат. Но самым важным представляется другой его вывод. О том, что каждый тип  культуры самодостаточен. «В отличие от Гегеля, автор "России и Европы" разбивал «историю из колонны – в шеренгу параллельных цивилизаций, – отмечает Г.Д. Гачев. – Каждая сама по себе», со своей шкалой ценностей и смыслов, не переводимых на язык другого типа культуры – «так же, как берёза не может влиять на сосну, хотя сообщать нечто шелестом ветвей и тенью – может»[2].

В соответствии с этим народы мира делятся у Данилевского  на:

1) положительных деятелей человеческого рода;

2) разрушителей истории и

3) племён, которые не достигают исторической индивидуальности, но входят составной частью, «этнографическим материалом» в те или иные общественные организмы.